Когда винчестеры были большими

Дело было в конце 90-х. Неделя оказалась откровенно неудачной. Во-первых, наступила самая натуральная весна. В окна светило солнце, граждане ему радовались. и один я, как дурак, мучился от этого всего неимоверно, потому как тогда страдал аллергией на прямые солнечные лучи. Иными словами, плохо переносил солнечный свет, и поэтому каждая весна для меня становилась личной трагедией. Во-вторых, накануне, когда я в ночи возвращался домой и мечтал главным образом об ужине и койке, у меня произошел некий конфликт интересов с группой сограждан, которые были убеждены, что я — козел. В свою очередь, в процессе общения с ними у меня появился целый ряд тезисов, на мой взгляд, достоверно описывающих моральные и физические особенности моих оппонентов. В ответ они пришли к выводу, что я проявляю драматическое непонимание благородных устремлений подрастающего поколения, в связи с чем возжелали некой сатисфакции. Безусловно, я пытался предпринять некие ответные шаги и даже, кажется, что-то кому-то сломал и еще что-то почти оторвал, но в целом битва была позорно проиграна, о чем потом напоминал мой организм. Но принципиально это ситуации не меняло — надо было ехать и зарабатывать деньги.

В тот день мне предстоял визит к одному знакомому, который, по моим тогдашним ощущениям, имел некое отношение к популярному в описываемом 1997 (кажется?) году у нас в стране образу жизни под названием «организованная спортивность», и которому я имел неосторожность оказать содействие в выборе и приобретении ПК.

С этого момента шкафообразный владелец компьютера решил, что я единственный человек на этой планете, который разбирается в его компьютере, и никого более к нему не подпускал.

Дорога в один из престижных районов Москвы прошла без особых эксцессов, если не считать нервной реакции сограждан на мою внешность. В принципе, их можно было понять: лысый крендель в кожаной куртке, спортивных штанах и «гриндерах», нагруженный спортивной сумкой (у меня там были компакты и замечательная книжка Умберто Эко Имя Розы»), хромой, так как болела отдавленная накануне одним из моих недоброжелателей нога, с расцарапанной кривой физиономией и разбитыми кулаками, одним словом, на студента я был не сильно похож. По этому поводу у меня дважды успели проверить документы милицейские патрули (для тех, кто не помнит — в те года выходить из дома без документов не рекомендовалось), а одна прилично одетая девушка даже сочла необходимым пересесть от меня на другую скамейку в вагоне метро.

Долго ли, коротко ли, добрался я до модного дома, где проживала семья моих подопечных. С трудом преодолев бдительного и чем-то неуловимо напоминающего комод эпохи Ренессанса охранника у подъезда, я поднялся на безупречно отполированном и совершенно бесшумном лифте, на нужный этаж и позвонил в дверь. Прошло минуты полторы. Дверь открыла благообразная экономка, впустила меня внутрь (надо отдать ей должное — лицо у нее при виде меня даже не дрогнуло, впрочем, в этом доме, надо полагать, в гостях бывали персонажи и похлеще), проводила ко второй двери, открыла ее, проводила меня к третьей двери, открыла ее, после чего, предложив мне чувствовать себя, как дома, удалилась.

Через 30 секунд появился хозяин квартиры, деятель, которого «чисто свои в доску» называли, прямо как в анекдоте, Вованом. После непродолжительной и оживленной беседы по дороге на кухню и в процессе распития пивной Кружки Мира («Слы, братуха, а что за «непечатные слова> тебе так «непечатные слова> морду-то раскрошили?! Мож, типа, докатимся — я сегодня выходной, да базар по понятиям протрем?» — “Да не, чисто сам клювом «непечатные сло- ва> прощелкал, спасибо Вам, Володя, но не стоит, право же «непечатные слова> «много непечатных слов, непереводимый жаргон>“) раскрыл гостеприимному хозяину причины столь радикального изменения рельефа моей физиономии.

Наша неспешная и чрезвычайно утонченная беседа была грубо прервана появлением маленького квадратненького лысенького мальчика, которого звали, как и папу, Вова. Маленький Вова очень напоминал Вову большого, однако в силу его непропорциональной возрасту ширины и вполне свойственной возрасту писклявости голоса выглядело это еще более жутко. Гротеск и все такое. Ему было только 10 лет. но зато он уже десять раз подтягивался на перекладине и за месяц до описываемых событий в ответ на некое оскорбление со стороны одноклассника банально избил его.

Ну, а в целом маленький Вова был довольно милым ребенком. Забежав на кухню (25 квадратных метров, холодильник размером с малогабаритную квартиру и все такое), Вова увидел меня и радостно заорал: “О! Привет, братуха! Там твоя шарманка опять на@#8%лась!“ — в ответ на что немедленно словил подзатыльника от папочки. Нормальный ребенок от такой плюхи дуба бы дал на месте, а этому — хоть бы что.

«А ну выйди и поздоровайся, как полагается», — рявкнул папа. У меня заложило уши. Вовочка молча умчался из кухни. «Вот щенок!» — добродушно сказал папа и налил себе еще пива. Я отправился выяснять, что за беда случилась с этим многострадальным компьютером.

Надо сказать, что ломался он часто, потому как хозяева к нему относились с известной долей пренебрежения, вызванной практически неограниченными финансовыми возможностями, в связи с чем компьютер между моими визитами переживал, судя по характеру поломок, драматические события. Однажды я нашел в CD-приводе немного джема и довольно много хлеба, в другой раз на пластиковой передней панели компьютера было глубоко вырезано ножом многозначительное заявление Иннокентий — дурак!… В общем, каждый раз к этому компьютеру я подходил со здоровым любопытством.

В этот раз внешне все было ничего, однако машина наглухо отказывалась заводиться. Подергав за все провода и пошевелив все розетки, я пришел к выводу, что с питанием ситуация в норме и корпус надо развинчивать. Развинтил. Открыл. Внутри все было хорошо, за исключением двух “но”: все провода, которые можно было выдернуть из гнезд, были старательно выдернуты, а также отсутствовал винчестер. Я пошел к Вове- старшему выяснять, что, собственно, тут происходит, хотя какое-то седьмое чувство мне подсказывало, что без Вовы-маленького здесь точно не обошлось.

На кухне царила идиллия. Вова-большой, опустошая уже пятый стакан пива, грелся на солнышке, чем-то неуловимо напоминая сбитого с ног поездом слона. Его жена — милейшая, кстати, женщина, — что-то делала около странной конструкции с большим количеством кнопок и прибабахов, в которой я после некоторого размышления признал плиту. В воздухе разливались довольство и покой. Увидев меня, Вова молча шевельнул глазом в направлении свободного стула, что в переводе на обычный русский язык означало: «Ну как, уже все починил? Молодец! Садись, еще пива махнем и потрещим за жизнь». Я сел, выпил молча пива, закурил сигарету, после чего вкратце описал драматизм ситуации. Вова-большой нахмурился и посмотрел на жену.

По ее виду было понятно, что провода выдирала не она и винчестер на блошином рынке тоже не продавала. Вова побагровел так, что все шесть складок на его загривке стали ярко-красными. Зрелище получилось жутковатое. По квартире прокатилась звуковая волна. Задрожали стекла. Это Вова звал сыночка на разборку. Сыночек на разборку прибыл с… нет, не товарищем, как можно было бы подумать, а именно с друганом. Еще один квадратный маленький мальчик с выпученными глазками, мрачным выражением лица и походкой потомственного борца появился из дверного проема и неожиданным басом поздоровался с присутствующими. Бегающими глазками и общей конституцией он сильно смахивал на гнома из «Властелина Колец».

Молчание продолжалось с минуту, потом папа шевельнулся и зловеще сказал, обращаясь к ребеночку: «Ну, сынок, рассказывай». Где-то минуты полторы ребенок пискляво мямлил нечто вроде “А че я? А я ниче, ваще меня тут на дешевый развод берут» и все в таком же духе. Сопение папы становилось все громче, и в воздухе отчетливо запахло побоями, их аромат ощущал даже я, человек, в общем-то. далекий от ситуации.

Наконец Вова-младший не выдержал психологического давления и пискнул: Ну я, я выдрал эту хреновину!’. “Зачем?!”, — злобно спросил папа. «Витька попросил», — ответствовал отрок. Папа недобро посмотрел на второго квадратного мальчика. Потупя очи, тот начал ковырять носком тапка кафельную плитку. Ну, я это, того…». «Ясно», — зловеще сказал папа, становясь из красного каким-то бурым. «Поговорю сегодня с твоим отцом. Где этот, как его?» — он вопросительно посмотрел на меня. «Винчестер», — любезно подсказал я. «Мы поменяли». — басом пролепетал Витя.

На что?!» — возопил папа. На палку’, — ответствовал Витя. “Та- а-ак», — протянул папа. «Неси сюда палку, и лучше было бы, чтобы она мне понравилась!». Дети исчезли из кухни. Вован побарабанил пальцами по столу. “Сколько стоит этот, как его…?». «Порядка 200-300 долларов», — ответствовал я. «А, ну фигня тогда»,- успокоился папа.

В кухне появились мальчики. В руках у Вовы-младшего была бейсбольная бита, обмотанная в нескольких местах изолентой. Как человек, подраставший на окраинах Москвы в 90-е годы, я довольно отчетливо себе представлял, для чего подобные приспособления используются, и к каким результатам может привести такой девайс в умелых руках, потому тихо прибалдел и решил помолчать.

«Вов, — неожиданно  сказала мама, — а зачем тебе эта штука?». И тут маленький квадратный мальчик с угрюмыми глазами выдал фразу, которая заставила меня переосмыслить многое и по-новому оценить ту страну, в которой я родился. Шмыгая носом, стоя с бейсбольной битой в руках, которая была размером в две трети его роста, он ответил: Я хочу быть, как папа!». Я растекся по стулу и мысленно зарекся портить отношения с маленьким Вовочкой. Посмотрел на Вову-старшего. Он улыбался…

Потом мы еще долго пили пиво с Вованом, он мне рассказывал всякие трогательные и не очень истории из своей богатой жизни, а в комнате, которая одновременно играла роль гостиной и спортзала, маленький квадратный мальчик с угрюмыми глазами лупил бейсбольной битой по деревянной макиваре. Играл. Когда мы уже обо всем договорились (новый винчестер купить, провода воткнуть и все в таком же духе), и я стоял перед третьей дверью, пожимая руку гостеприимному хозяину, из недр квартиры внезапно выбежал Вовочка и со словами: А стукачков мы не любим», — хорошо поставленным маваши-гири засветил мне в пах. И хотя удар увести я успел, и папа немедленно учинил показательно расправу над сыном, ибо он был человек с понятиями, согласно которым негоже бить гостя в доме (вот за пределами дома — другое дело), в дальнейшем я старался лишний раз в гости к ним не заходить, хотя Вован-старший гарантировал мне дальнейшую неприкосновенность.

В общем, та неделя выдалась по-настоящему неудачной. Хорошо хоть, денег заплатили…