| Время приближалось к 11:00, и в отделе информатизации, где работал Уильям, сотрудники выносили стулья из кабин и расставляли в середине холла перед большим экраном — собирались на двухминутку ненависти. Уильям бросил последний безнадежный взгляд на болгарский монитор. Дежурный оператор, должно быть, ушел на двухминутку, и перезапустить в третий раз за утро повисшую БЭСМ-12 было некому. Едва Уильям занял свое место в средних рядах, раздался отвратительный визг и скрежет — это ожил за стеной матричный принтер «Роботрон». Но вот экран осветился; как всегда, на нем появился враг народа Линус Торвалдс и злобно обрушился на политику партии в области программирования, понося ГОСТы, Единую Операционную Систему, машины БЭСМ и ЕС, язык РАПИРА и обязательные поездки программистов в колхоз и на овощебазу. Торвалдс ругал даже принцип резервного копирования исключительно на перфокарты, хотя всякому известно, что именно этот носитель информации является самым надежным. Визгливым блеющим голосом он кричал что-то об открытых исходниках и персональных ЭВМ, требовал свободы распространения софта и даже призывал к созданию вместо Коминтерна какого-то интернета. Ненависть началась каких-нибудь 30 секунд назад, а половина зрителей уже не могла сдержать яростных восклицаний. Уильям осознал, что сам кричит вместе с остальными. Но вдруг оказалось, что ненависть его обращена вовсе не на Торвалдса, а как раз наоборот — на партийное программирование, вечно виснущую БЭСМ, очереди задач на исполнение, мерцающие крупнозернистые мониторы, от которых уже через полчаса работы слезились глаза, и корявый русский синтаксис ЕОС. Но тут передача кончилась; лицо Торвалдса потускнело, и на его месте возник партийный лозунг: «LINUX MUSTDIE!» Все собрание принялось скандировать: «Маст дай! Маст дай!» Машину, наконец, перезапустили; Уильям с тоской смотрел, как неспешно грузится транслятор РАПИРы. Сегодняшней его задачей, как обычно, было исправление ошибок в прошлых программах, о досрочной сдаче которых к очередному партийному юбилею было отрапортовано год назад. Терминал пискнул, сообщая о готовности; Уильям запустил «Лексикон», подождал, пока с ленты считается нужный файл, и отыскал место, на котором машина зависла в прошлый раз. «YFXFKJ» — быстро напечатал он, ругнулся, переключился на русский и ввел ключевое слово «НАЧАЛО». Постепенно работа увлекла его, но тут сзади открылась дверь. Это был его старый приятель Стив из отдела стандартизации, трудившийся над 11-й версией стандарта ЕОС. — Хотел спросить, нет ли у вас чистых восьмидюймовых дискет. — Ни одной, — с поспешностью ответил Уильям. — Сам полтора месяца последней пользуюсь. Балмер сочувственно кивнул: дискеты «Изот» хватало в среднем на месяц, после чего она быстро покрывалась бэд-блоками. Прозвенел звонок, возвещая время обеда. Уильям и Стив спустились в институтский буфет и, взяв по комплексному обеду, уселись за испачканный бурым соусом столик. Уильям спросил Балмера, как продвигается работа; тот сразу взбодрился и даже отодвинул в сторону тарелку. — Одиннадцатая версия — окончательная версия, — говорил он. — Мы придаем операционной системе завершенный вид — в этом виде она сохранится, даже когда нас уже не будет на свете. Зачем нужны новые версии и проблемы с совместимостью? Одна партия — одна программа — одна система — одна машина — одна задача! Вы, наверное, думаете, что главная наша работа — писать новые функции. Ничуть не бывало — мы сокращаем число функций и команд! Это прекрасно — выкидывать из системы все, без чего можно обойтись, экономить ресурсы! Зачем нужна команда «переименовать», если есть «копировать» и «удалить»?! Меж столиками тем временем пробирался сосед Уильяма по институтскому общежитию — дурак и профсоюзный деятель. — А, товарищ Гейтс, за вами-то я и гоняюсь, — весело воскликнул он. — Вы в Фонд мира еще не сдали. А на следующей неделе у вас по графику овощебаза, не забудьте. Да, кстати, у вас не найдется восьмидюймовой дискеты? — Нет, — решительно ответил Уильям, — полтора месяца… Звонок возвестил конец перерыва. Шагая на рабочее место, Уильям представлял, как придет домой, в свою холодную комнату с вечно текущим потолком, имевшую, однако, то преимущество, что пьяные строители криво установили в ней камеру наблюдения. В результате один угол комнаты остался непросматриваемым, и Уильям собирался, забившись туда, вновь предаться своей маленькой запретной радости. До глубокой ночи он будет ковырять шилом на тайком вынесенной с работы колоде перфокарт код своего интерпретатора нерусифицированного «Бейсика»… |
YuN
